Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня
в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая
честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Лука Лукич (летит вон
почти бегом и говорит
в сторону).Ну слава
богу! авось не заглянет
в классы!
Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и,
почти не тронув копытами земли, превратились
в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная
Богом!..
— Да шашку-то, — сказал Чичиков и
в то же время увидел
почти перед самым носом своим и другую, которая, как казалось, пробиралась
в дамки; откуда она взялась, это один только
Бог знал. — Нет, — сказал Чичиков, вставши из-за стола, — с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг.
Между тем псы заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто за это получал
бог знает какое жалованье; другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж них звенел, как почтовый звонок, неугомонный дискант, вероятно молодого щенка, и все это, наконец, повершал бас, может быть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой, потому что хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт
в полном разливе: тенора поднимаются на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все, что ни есть, порывается кверху, закидывая голову, а он один, засунувши небритый подбородок
в галстук, присев и опустившись
почти до земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла.
Бывало, льстивый голос света
В нем злую храбрость выхвалял:
Он, правда,
в туз из пистолета
В пяти саженях попадал,
И то сказать, что и
в сраженье
Раз
в настоящем упоенье
Он отличился, смело
в грязь
С коня калмыцкого свалясь,
Как зюзя пьяный, и французам
Достался
в плен: драгой залог!
Новейший Регул,
чести бог,
Готовый вновь предаться узам,
Чтоб каждым утром у Вери
В долг осушать бутылки три.
В дальнем углу залы,
почти спрятавшись за отворенной дверью буфета, стояла на коленях сгорбленная седая старушка. Соединив руки и подняв глаза к небу, она не плакала, но молилась. Душа ее стремилась к
богу, она просила его соединить ее с тою, кого она любила больше всего на свете, и твердо надеялась, что это будет скоро.
— Прощай, наша мать! — сказали они
почти в одно слово, — пусть же тебя хранит
Бог от всякого несчастья!
— Ну, так поцелуйтесь же и дайте друг другу прощанье, ибо,
бог знает, приведется ли
в жизни еще увидеться. Слушайте своего атамана, а исполняйте то, что сами знаете: сами знаете, что велит козацкая
честь.
— Теперь благослови, мать, детей своих! — сказал Бульба. — Моли
Бога, чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда
честь лыцарскую, [Рыцарскую. (Прим. Н.
В. Гоголя.)] чтобы стояли всегда за веру Христову, а не то — пусть лучше пропадут, чтобы и духу их не было на свете! Подойдите, дети, к матери: молитва материнская и на воде и на земле спасает.
— Я не знаю-с. Это только она сегодня-с так… это раз
в жизни… ей уж очень хотелось помянуть,
честь оказать, память… а она очень умная-с. А впрочем, как вам угодно-с, и я очень, очень, очень буду… они все будут вам… и вас бог-с… и сироты-с…
Вот нас
честит!
Вот первая, и нас за никого считает!
Зла,
в девках целый век, уж
бог ее простит.
—
Честь имею, — сказал полковник, вздыхая. — Кстати: я еду
в командировку… на несколько месяцев. Так
в случае каких-либо недоразумений или вообще… что-нибудь понадобится вам, — меня замещает здесь ротмистр Роман Леонтович. Так уж вы — к нему. С богом-с!
Рассказывал Козлов об уцелевшем от глубокой древности празднике
в честь весеннего
бога Ярилы и о многих других пережитках языческой старины.
Зимою она засыпала, как муха, сидела
в комнатах,
почти не выходя гулять, и сердито жаловалась на
бога, который совершенно напрасно огорчает ее, посылая на землю дождь, ветер, снег.
— Бессонница! Месяца полтора.
В голове — дробь насыпана, знаете —
почти вижу: шарики катаются, ей-богу! Вы что молчите? Вы — не бойтесь, я — смирный! Все — ясно! Вы — раздражаете, я — усмиряю. «Жизнь для жизни нам дана», — как сказал какой-то Макарий, поэт. Не люблю я поэтов, писателей и всю вашу братию, — не люблю!
— Не стану, не стану, — живо повторила она. — Ах! простите, несносный язык! Но, ей-богу, это не насмешка! —
почти пропела она, и
в пении этой фразы задрожало чувство.
— Я не такой теперь… что был тогда, Андрей, — сказал он наконец, — дела мои, слава
Богу,
в порядке: я не лежу праздно, план
почти кончен, выписываю два журнала; книги, что ты оставил,
почти все прочитал…
Так, не ошиблись вы: три клада
В сей жизни были мне отрада.
И первый клад мой
честь была,
Клад этот пытка отняла;
Другой был клад невозвратимый —
Честь дочери моей любимой.
Я день и ночь над ним дрожал:
Мазепа этот клад украл.
Но сохранил я клад последний,
Мой третий клад: святую месть.
Ее готовлюсь
богу снесть.
— Прости меня! — сказала она вдруг, перестав смеяться и
почти с грустью. — У меня
Бог знает что
в голове…
Наконец, слава
Богу, вошли
почти в город. Вот подходим к пристани, к доку, видим уже трубу нашей шкуны; китайские ялики снуют взад и вперед.
В куче судов видны клиппера, поодаль стоит, закрытый излучиной, маленький, двадцатишестипушечный английский фрегат «Spartan», еще далее французские и английские пароходы. На зданиях развеваются флаги европейских наций, обозначая консульские дома.
— К кому примкнул, к каким умным людям? —
почти в азарте воскликнул Алеша. — Никакого у них нет такого ума и никаких таких тайн и секретов… Одно только разве безбожие, вот и весь их секрет. Инквизитор твой не верует
в Бога, вот и весь его секрет!
И не то странно, не то было бы дивно, что
Бог в самом деле существует, но то дивно, что такая мысль — мысль о необходимости
Бога — могла залезть
в голову такому дикому и злому животному, как человек, до того она свята, до того она трогательна, до того премудра и до того она делает
честь человеку.
— Болтать-то вам легко, — усмехнулся он еще, но уже
почти ненавистно. Взял я книгу опять, развернул
в другом месте и показал ему «К евреям», глава Х, стих 31. Прочел он: «Страшно впасть
в руки
Бога живаго».
А так как начальство его было тут же, то тут же и прочел бумагу вслух всем собравшимся, а
в ней полное описание всего преступления во всей подробности: «Как изверга себя извергаю из среды людей,
Бог посетил меня, — заключил бумагу, — пострадать хочу!» Тут же вынес и выложил на стол все, чем мнил доказать свое преступление и что четырнадцать лет сохранял: золотые вещи убитой, которые похитил, думая отвлечь от себя подозрение, медальон и крест ее, снятые с шеи, —
в медальоне портрет ее жениха, записную книжку и, наконец, два письма: письмо жениха ее к ней с извещением о скором прибытии и ответ ее на сие письмо, который начала и не дописала, оставила на столе, чтобы завтра отослать на
почту.
— Друг, друг,
в унижении,
в унижении и теперь. Страшно много человеку на земле терпеть, страшно много ему бед! Не думай, что я всего только хам
в офицерском чине, который пьет коньяк и развратничает. Я, брат,
почти только об этом и думаю, об этом униженном человеке, если только не вру. Дай
Бог мне теперь не врать и себя не хвалить. Потому мыслю об этом человеке, что я сам такой человек.
Ты вечно сердишься, тебе бы все только ума, а я опять-таки повторю тебе, что я отдал бы всю эту надзвездную жизнь, все чины и
почести за то только, чтобы воплотиться
в душу семипудовой купчихи и
Богу свечки ставить.
— Тебе «кажется», а она, стало быть, достоверно знает, что говорит. Родителей следует
почитать.
Чти отца своего и матерь, сказано
в заповеди. Ной-то выпивши нагой лежал, и все-таки, как Хам над ним посмеялся, так
Бог проклял его. И пошел от него хамов род. Которые люди от Сима и Иафета пошли, те
в почете, а которые от Хама, те
в пренебрежении. Вот ты и мотай себе на ус. Ну, а вы как учитесь? — обращается он к нам.
Неприятие любой земной тирании влечет его к
Богу; при условии, однако, что этот
Бог — тоже свободолюбец и вольнодумец,
почти анархист: «Спасение, которое не было бы свободным и не исходило бы от человека свободного, ничего не сказало бы нам», — говорит
Бог — Пеги
в «Невинных святых» (фр.).
Ну, вот и пришли они, мать с отцом, во святой день,
в прощеное воскресенье, большие оба, гладкие, чистые; встал Максим-то против дедушки — а дед ему по плечо, — встал и говорит: «Не думай,
бога ради, Василий Васильевич, что пришел я к тебе по приданое, нет, пришел я отцу жены моей
честь воздать».
Но, ставя
бога грозно и высоко над людьми, он, как и бабушка, тоже вовлекал его во все свои дела, — и его и бесчисленное множество святых угодников. Бабушка же как будто совсем не знала угодников, кроме Николы, Юрия, Фрола и Лавра, хотя они тоже были очень добрые и близкие людям: ходили по деревням и городам, вмешиваясь
в жизнь людей, обладая всеми свойствами их. Дедовы же святые были
почти все мученики, они свергали идолов, спорили с римскими царями, и за это их пытали, жгли, сдирали с них кожу.
Нет
почти никакой разницы
в практической жизни, личной и общественной, между человеком, верующим
в Бога и не верующим
в Бога.
Вопрос о
Боге — вопрос
почти физиологический, гораздо более материально-физиологический, чем формально-гносеологический, и все чувствуют это
в иные минуты жизни, неизъяснимые, озаренные блеснувшей молнией,
почти неизреченные.
Когда священник возлагал на головы жениха и невесты венцы и просил
бога, чтобы он венчал их славою и
честью, то лица присутствовавших женщин выражали умиление и радость, и, казалось, было забыто, что действие происходит
в тюремной церкви, на каторге, далеко-далеко от родины.
Он себя
почел высшего чина, крестьян
почитал скотами, данными ему (едва не думал ли он, что власть его над ними от
бога проистекает), да употребляет их
в работу по произволению.
Кровавым потом доставая
Плод, кой я
в пищу насадил,
С тобою крохи разделяя,
Своей натуги не щадил.
Тебе сокровищей всех мало!
На что ж, скажи, их недостало,
Что рубище с меня сорвал?
Дарить любимца, полна лести!
Жену, чуждающуся
чести!
Иль злато
богом ты признал?
— Я хочу, я хочу бежать из дому! — вскричала она, и опять глаза ее засверкали. — Если вы не согласитесь, так я выйду замуж за Гаврилу Ардалионовича. Я не хочу, чтобы меня дома мерзкою женщиной
почитали и обвиняли
бог знает
в чем.
— Извините, князь, — горячо вскричал он, вдруг переменяя свой ругательный тон на чрезвычайную вежливость, — ради
бога, извините! Вы видите,
в какой я беде! Вы еще
почти ничего не знаете, но если бы вы знали все, то наверно бы хоть немного извинили меня; хотя, разумеется, я неизвиним…
Это мне баба сказала,
почти этими же словами, и такую глубокую, такую тонкую и истинно религиозную мысль, такую мысль,
в которой вся сущность христианства разом выразилась, то есть всё понятие о
боге как о нашем родном отце и о радости
бога на человека, как отца на свое родное дитя, — главнейшая мысль Христова!
— Как? — остановился вдруг князь, — да что ты! Я
почти шутил, а ты так серьезно! И к чему ты меня спросил: верую ли я
в бога?
Нина Александровна, видя искренние слезы его, проговорила ему наконец безо всякого упрека и чуть ли даже не с лаской: «Ну,
бог с вами, ну, не плачьте, ну,
бог вас простит!» Лебедев был до того поражен этими словами и тоном их, что во весь этот вечер не хотел уже и отходить от Нины Александровны (и во все следующие дни, до самой смерти генерала, он
почти с утра до ночи проводил время
в их доме).
— Я хотел сказать… я хотел сказать, — затрепетал князь, — я хотел только изъяснить Аглае Ивановне… иметь такую
честь объяснить, что я вовсе не имел намерения… иметь
честь просить ее руки… даже когда-нибудь… Я тут ни
в чем не виноват, ей-богу, не виноват, Аглая Ивановна! Я никогда не хотел, и никогда у меня
в уме не было, никогда не захочу, вы сами увидите; будьте уверены! Тут какой-нибудь злой человек меня оклеветал пред вами! Будьте спокойны!
Несколько дней тому назад я получил, добрая Марья Николаевна, ваше письмо от 20 октября. Спасибо вам, что вы мне дали отрадную весточку о нашем больном. Дай
бог, чтоб поддержалось то лучшее, которое вы
в нем нашли при последнем вашем посещении. Дай
бог, чтоб перемена лечения, указанная Пироговым, произвела желаемый успех! Мне ужасно неловко думать, что Петр, юнейший между нами, так давно хворает и хандрит естественным образом: при грудных болезнях это
почти неизбежное дело.
…Яуже имел известие о приезде Я. Д. Казимирского
в Иркутск. Он 25 генваря явился на Ангару, и все наши обняли его радушно. Даже Иван Дмитриевич, надев доху, выплыл из дому, где сидел
почти всю зиму безвыходно. — Черемша свое дело сделала — дай
бог, чтоб раны совсем закрылись. — Чех должен теперь быть с отцом, не понимаю, какая цель была командировать его к инородцам.
Но вскоре ей самой стало очень не нравиться поведение мужа: он все водился с какими-то странными героями;
в доме у них никто
почти не показывался, а сам муж нисколько не заботился восполнить одиночество Полиньки и летал
бог знает где, исчезая на целые недели.
«Напугал меня братец, — продолжала она, — я подумала, что он умер, и начала кричать; прибежал отец Василий с попадьей, и мы все трое насилу стащили его и
почти бесчувственного привели
в избу к попу; насилу-то он пришел
в себя и начал плакать; потом, слава
богу, успокоился, и мы отслужили панихиду.
Я не только любил смотреть, как резвый ястреб догоняет свою добычу, я любил все
в охоте: как собака, почуяв след перепелки, начнет горячиться, мотать хвостом, фыркать, прижимая нос к самой земле; как, по мере того как она подбирается к птице, горячность ее час от часу увеличивается; как охотник, высоко подняв на правой руке ястреба, а левою рукою удерживая на сворке горячую собаку, подсвистывая, горячась сам,
почти бежит за ней; как вдруг собака, иногда искривясь набок, загнув нос
в сторону, как будто окаменеет на месте; как охотник кричит запальчиво «пиль, пиль» и, наконец, толкает собаку ногой; как,
бог знает откуда, из-под самого носа с шумом и чоканьем вырывается перепелка — и уже догоняет ее с распущенными когтями жадный ястреб, и уже догнал, схватил, пронесся несколько сажен, и опускается с добычею
в траву или жниву, — на это, пожалуй, всякий посмотрит с удовольствием.
Вихров, проводив гостей, начал себя чувствовать очень нехорошо. Он лег
в постель; но досада и злоба, доходящие
почти до отчаяния, волновали его. Не напиши Мари ему спасительных слов своих, что приедет к нему, — он, пожалуй,
бог знает на что бы решился.
—
Бога ради, нельзя ли немножко потише этого, — сказал Клыков
почти умоляющим голосом, — у меня жена
в таком положении,
в самом критическом теперь!
— Я много
в жизни вынес неудач и несчастий, — толковал он Вихрову, идя с ним, — но теперь
почти за все вознагражден; ты рассуди: я не умен очень, я не
бог знает какой юрист, у меня нет связей особенных, а меня назначили!.. За что же? За то, что я всегда был честен во всю мою службу.